Можем ли мы говорить о реальности в границах языка обычного общения? О той реальности, которая проявляет себя лишь через показания приборов или через зарегистрированные ими следы событий. В предыдущей статье я уже пытался обсуждать эту тему – есть ли смысл говорить о том, что находится за пределами нашего языка. По существу, это означает говорить о том, что находится и за пределами наших понятий. Тех понятий, которые отражают реальность в нашем языке. А еще мудрый Козьма Прутков учил: "Рассуждай токмо о том, о чем твои понятия тебе сие дозволяют". Думаю, что я смог вспомнить это изречение дословно или почти дословно. Но вот Фритьоф Капра в своей книге "Дао физики", в главе "За пределами языка" проводит мысль, что это, видимо, можно и возможно делать. Во всяком случае, так я понял автора книги.
Очередной фрагмент из этой книги остановил мое внимание. Потому что в нем очень здорово излагается откуда берутся слова и понятия нашего языка. Они берутся из восприятия реальности, из нашего опыта взаимодействия с внешним миром и больше им не откуда взяться. Но далее Фритьоф Капра после очень стройных рассуждений о реальном наполнении нашего языка вдруг перескакивает на рассуждения, которые фактически сводятся к декларированию возможности что-то описывать словами или математически, но в отрыве от наших понятий, связанных с воспринимаемым нами реальным миром. Я, с вашего позволения, привожу этот довольно длинный фрагмент и прошу вас внимательно вникнуть в его смысл:
"Ученые на протяжении столетий изучали «фундаментальные законы природы», лежащие в основе всех природных явлений. Эти явления происходили в их макроскопической окружающей среде и могли восприниматься при помощи органов чувств. Поскольку образы и понятия человеческого языка берут свое начало именно в чувственном восприятии, они удовлетворительно описывали явления природы.
В классической физике на вопрос о сущности вещей отвечала ньютоновская механическая модель Вселенной, которая, во многом повторяя демокритовскую модель, объясняла все явления движением и взаимодействиями твердых неразрешимых атомов. Атомы были уподоблены бильярдным шарам, то есть образам чувственного восприятия. Никто не задавался вопросом, применима ли эта аналогия к миру атомов. И действительно, экспериментальная проверка была невозможна.
Однако в двадцатом веке физики смогли подойти к вопросу об элементарных составляющих материи во всеоружии. Невероятно сложное оборудование позволяло им изучать различные уровни строения материи в поисках мельчайших «строительных кирпичиков». Так было доказано существование атомов и открыты составляющие их ядра и электроны, и, наконец, компоненты ядра — протоны, нейтроны и множество других субатомных частиц.
Сложные чуткие приборы современной экспериментальной физики проникают в глубины субмикроскопического мира, в области, удаленные от нашей макроскопической среды, и делают их доступными чувственному восприятию. И все же мы можем судить о них только по последнему звену в цепочке реакций — по щелчку счетчика Гейгера, по темному пятнышку на фотопластинке. Мы воспринимаем не сами явления, а их следы. Сам же атомный и субатомный мир скрыт от нас.
Итак, современная аппаратура позволяет нам косвенно «наблюдать» свойства атомов и других частиц, а следовательно, в какой-то степени «познавать» субатомный мир. Но эти знания в корне отличаются от наших знаний о том, что окружает нас в повседневной жизни. Они уже не определяются непосредственным чувственным восприятием, и поэтому обычный язык, заимствующий свои образы из мира чувств, не годится для описания исследуемых явлений. Проникая в толщу вещества, мы должны отказываться от образов и понятий обычного языка".
Я вспоминаю аналогичный, как мне представляется, случай, касающийся реальности, отраженной в нашем языке. Мой университетский товарищ как-то рассказал мне историю о том, что один дотошный мужик задал ему вопрос: "А что, там, где Гагарин летал, там день или ночь?". Казалось бы такие очевидные понятия "день" и "ночь", а тут мой товарищ опешил, не зная как ему отвечать.
Ситуация, конечно, не обычная, но значит ли это, что описание заключенной в ней реальности должно находиться вне нашего языка? Так или иначе, мы всегда сталкиваемся с явлениями, поступающими к нам через сообщения приборов и наших органов чувств. Если эти явления мы не можем никак объяснить, мы им просто даем названия и, если возможно, воспроизводим их какой-то математической структурой. Так, например, мы поступаем со всеми законами Ньютона, и никто еще не объяснил механизм действия (сущность, согласно диалектике) закона тяготения.
Да, в субатомном мире мы, как говорит Фритьоф Капра, воспринимаем следы явлений. Но и, глядя на стрелку амперметра, я воспринимаю не само явление, а "след" – сообщение об этом явлении. Однако этот и подобные факты реальности не лишают нас возможности говорить о них на нашем языке.
Я думаю, что вопрос не в том, что "Проникая в толщу вещества, мы должны отказываться от образов и понятий обычного языка", а в том, желаем ли мы говорить о новых явлениях, пользуясь обычным языком. Конкретно мы можем говорить только о том, что отражено в образах и понятиях нашего внутреннего мира и внутреннего языка. Они есть отражение опыта взаимодействия с внешним миром. А чтобы говорить о том, что есть реальность и в тоже время находится за пределами обычного языка, надо тогда нам подключить к себе какие-то новые органы чувств, чтобы приобрести новый опыт общения с внешним миром и образовать новые понятия, которые не могут быть объяснены в терминах обычного языка. Иначе, пытаясь строить какие-то конструкции "за пределами языка", мы будем либо фантазировать по части их реальности, либо говорить ни о чем. Еще одна гипотетическая возможность говорить о реальности за пределами языка – это подключить к нашему общению бесов или прочих странных сущностей и тогда пользоваться их языком. Не знаю, есть ли подобные сущности, но тогда нам все равно очень сложно было бы понять о какого рода реальности они говорят, располагая лишь базой человеческого языка.
Некоторые физики строят свои математические конструкции, отправляясь от постулатов, явно противоречащих ситуациям реальности, которые мы может наблюдать или хотя бы просто вообразить. Эйнштейн с его "бегством от очевидности" по этой части – великий мастер, а новейшие его последователи тоже от него не отстают. Может быть они, подобно Фритьофу Капре, употребляют мексиканский пейот, чтобы переместиться в отдельную (иную) реальность, и там находят образы и понятия для своих математических построений, создаваемых "за пределами языка"?..
Как по мне, так мистика все это или антинаучная болтовня, а не описание реальности на нашем языке. Но чем полезна для меня книга Фритьофа Капры, так это тем, что она позволяет в занимательной форме проследить интеллектуальные сдвиги нынешних физиков-теоретиков, смешивающих мистику и науку в один конгломерат.
Смежные темы: