Мое предисловие к книгам Карлоса Кастанеды.
Путь действия – это порядок действий и философия действий. Я постарался предельно сжать философию мага дона Хуана, сохранив ее в исходном художественном виде.
Следовал ли я философии, о которой идет речь? – Иногда, в какой-то мере это так. Например, об этом говорит запись от 16.07.98:
"ХОРОШО ТОЛЬКО ТО, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ ВЫБОР, ДАЖЕ ЕСЛИ С ДРУГОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ТЫ ОТ ЭТОГО ВЫБОРА ПРОИГРАЛ.
В этом случае твоя возможная потеря становится не потерей, досадным упущением и т.п. а нормой или тем, что в норме и должно так быть.
Еще раз повторюсь, что это не вопрос словесного изображения выбора, а вопрос внутреннего настроя на тот или иной выбор".
Другая запись: "Hе создавай себя из своих бед". Смысл ее передает фрагмент из книги:
"Драматическим тоном дон Хуан заявил, что внутреннее благополучие - это состояние, которое нужно создать. Он сказал, что я знаю только как сбивать себя с толку в поисках внутреннего неблагополучия, смятения и неразберихи.
- Весь фокус в том, на что ориентироваться, - сказал он. - Каждый из нас сам либо делает себя несчастным, либо делает себя сильным. Объем работы, необходимой и в первом, и во втором случае, - один и тот же".
Конец предисловия.
Карлос Кастанеда. Путешествие в Икстлан. Перев. с англ. - К: "София", 2003. А также др. книги.
Передо мной стоял старик-индеец.
- Мне говорили, сэр, что вы большой знаток растений.
- Что ж, я в самом деле собираю растения, вернее, они мне позволяют собирать себя.
... Чтобы отыскать дом дона Хуана, мне пришлось буквально провести опрос местного населения. Я спросил, не нарушает ли мое появление его привычный распорядок. Он взглянул на меня и ответил, что у него нет никаких распорядков и я могу провести у него хоть целый день.
Я заранее заготовил несколько опросных генеалогических карт, которые собирался заполнить со слов дона Хуана. Набравшись терпения, я постарался разъяснить ему, что этот вопрос – весьма серьезен и что заполнение опросных карт является очень важным моментом в моей работе. Закончив, я спросил:
- Так можешь ты мне назвать имена своих родителей?
Он взглянул на меня.
- Ты зря тратишь время. Давай не будем заниматься ерундой.
Я не нашелся что сказать. Только что я разговаривал с растерявшимся глуповатым индейцем, который озадаченно чесал в затылке, и вот, спустя какое-то мгновение, роли переменились:
– У меня нет личной истории, – сказал дон Хуан после продолжительной паузы. – В один прекрасный день я обнаружил, что в ней нет никакой нужды, и разом избавился от нее. Так же, как от привычки выпивать.
Я уставился на него, пытаясь вникнуть в скрытый смысл его слов.
– Ты недоумеваешь, кто же я такой? – спросил он, словно читая мои мысли. – Тебе никогда не узнать, кто я и что из себя представляю. Потому что у меня нет личной истории.
Я торопливо записывал за ним все, что он говорил. Затем, прекратив писать, взглянул на него. Я никак не мог понять, с кем имею дело. Дон Хуан сказал, что у каждого, кто меня знает, сформировался определенный образ моей личности. И любым своим действием я как бы подпитываю и еще больше фиксирую этот образ.
- Неужели тебе не ясно? - драматически сказал он. - Твоя личная история постоянно нуждается в том, чтобы ее сохраняли и обновляли... Всю личную историю следует стереть для того, чтобы освободиться от ограничений, которые накладывают на нас своими мыслями другие люди.
Я был буквально ошеломлен. Индеец не мог бы этого сказать.
Он особо подчеркнул, что если я действительно хочу учиться, то мне необходимо изменить подавляющее большинство своих моделей поведения.
Его поучения меня раздражали. Я снова начал злиться.
- Ты слишком серьезно к себе относишься, - медленно проговорил он. - И воспринимаешь себя как чертовски важную персону. Это нужно изменить! Ведь ты настолько важен, что считаешь себя вправе раздражаться по любому поводу. Настолько важен, что можешь развернуться и уйти, когда ситуация складывается не так, как тебе этого хочется. Ты думаешь, что в этом сила характера. Но в действительности ты - слабый, чванливый и самовлюбленный тип.
Я попытался было возразить.
- Чувство собственной важности, так же, как личная история, относится к тому, от чего следует избавиться, - веско произнес он. - Пока ты чувствуешь, что наиболее важное и значительное явление в мире - это твоя персона, ты никогда не сможешь по-настоящему ощутить окружающий мир. Точно зашоренная лошадь, ты ничего не видишь в нем, кроме самого себя.
Он снисходительно улыбнулся и произнес еще одну из своих загадочный фраз.
- Мы находимся в таинственном мире. И люди значат здесь ничуть не больше всего прочего.
Настроение поднялось, и я беззаботно шагал рядом с этим странным старым индейцем, чувствуя себя почти счастливым.
Мы направились на юг. По пути он повторял, что я должен ясно понять бесполезность чувства собственной важности и личной истории. Наконец мы остановились. Дон Хуан велел мне пройти еще ярдов двадцать и громко поговорить с растениями на поляне. Я почувствовал неловкость и внутреннее сопротивление. Я был сыт по горло его странными требованиями и заявил, что не могу разговаривать с растениями, так как чувствую себя при этом ужасно глупо. На это он сказал только одно: мое чувство собственной важности поистине не имеет границ.
Я заставил себя опуститься перед растением на колени, но поговорить с ним не смог.
Дон Хуан похлопал меня по плечу и сказал, что все нормально.
- Теперь всегда говори с растениями, - сказал он. - Пока полностью не избавишься от чувства собственной важности. В конце концов тебе должно стать безразлично, смотрит на тебя кто-то в этот момент или нет.
Я объяснил, что меня интересует любая информация об использовании растений.
- Ты должен согласиться брать с меня деньги. Так будет лучше для нас обоих. Что ты об этом думаешь?
Дон Хуан взглянул на меня презрительно и, сложив губы трубочкой, издал громкий непристойный звук.
- Вот что я об этом думаю, - сказал он и истерически захохотал при виде крайнего изумления, написанного, должно быть, на моем лице.
Я сказал, что, по моему мнению, мы с ним - совершенно разные люди, и это делает наше общение невозможным.
- Один из нас должен измениться, - произнес он, глядя в землю. - И ты знаешь кто.
Дон Хуан наклонился ко мне, но я был настолько подавлен, что не замечал этого, пока он что-то не прошептал мне в самое ухо. Он велел мне как бы невзначай обернуться и взглянуть на камень слева от меня. Он сказал, что моя смерть сидит там и смотрит на меня. Он сделал знак глазами. Я оглянулся, и мне показалось, что я заметил, как над камнем что-то мелькнуло. По спине прокатилась холодная волна.
- Смерть - наш вечный попутчик, - сказал дон Хуан предельно серьезным тоном. - Как можно чувствовать себя настолько важной персоной, когда знаешь, что смерть неуклонно идет по твоему следу?
Я чувствовал, что ответа не требуется.
- Когда ты в нетерпении или раздражен - оглянись налево и спроси совета у своей смерти. Масса мелочной шелухи отлетит прочь. Ты просто набит доверху всяким вздором. Единственный мудрый советчик у нас - это смерть. Каждый раз, когда ты чувствуешь, что все складывается из рук вон плохо и ты на грани краха, повернись налево и спроси, так ли это. Твоя смерть скажет: "Но я же еще не коснулась тебя!"
Мне нечего было сказать. В свете моей смерти раздражение по адресу дона Хуана выглядело настолько мелочным!
... Я напомнил ему всю цепочку необычных событий, происшедших после моего знакомства с ним.
- Я увидел в тебе тогда один существенный недостаток - ты не любишь принимать ответственность за свои действия на себя.
После паузы он продолжил:
- Если ты что-то решил, нужно идти до конца, - сказал он, - но при этом необходимо принять на себя ответственность за то, что делаешь. Что именно человек делает, значения не имеет, но он должен знать, зачем он это делает, и действовать без сомнений и сожалений.
Он смотрел на меня изучающе. Я не знал, что сказать. Наконец, у меня сформировалось мнение, почти протест. Я воскликнул:
- Но это же невозможно!
- Еще как возможно! - убежденно возразил дон Хуан, - Взгляни на меня. У меня не бывает сомнений и сожалений. Самое простое действие, например, прогулка с тобой по пустыне, может означать для меня смерть. И если во время нашей прогулки мне предстоит умереть в пустыне, то я должен там умереть. Ты же можешь позволить себе отменять свои решения, сожалеть о том, что их принял, и в них сомневаться.
В последней слабой попытке объясниться я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходится иметь дело с людьми, вроде моего отца, которые бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге ничего не предпринимали и всегда оставляли меня не у дел.
- Ты жалуешься, - мягко произнес дон Хуан. - Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не привык принимать ответственность за свои решения. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Не имеет значения каким именно является решение. Здесь нет маленьких, больших, плохих или несерьезных решений - есть лишь решения, которые мы принимаем. Принять на себя ответственность за свои решения - это значит быть готовым умереть за них.
И дон Хуан рассказал сказку о молодом человеке, который в качестве дара выбрал у волшебника его кувшины. А когда он увидел, что в кувшинах только пища и вода, то он в гневе разбил их.
Я сказал, что его реакция совершенно естественна. Дон Хуан заметил, что я точно также закончил бы припадком гнева, и остаток жизни провел бы, жалея себя и стеная о том, что потерял.
- Если бы решение молодого человека было осознанным и если бы он готов был за него ответить, он оставил бы еду себе и был бы этим более чем доволен. А может, ему бы даже удалось понять, что эта еда тоже была силой.
... Ранним утром мы снова отправились в пустынный чапараль. Некоторое время мы молча отдыхали. Вдруг дон Хуан сделал резкое движение. От неожиданности я вздрогнул.
- Ты обладаешь склонностью к охоте. Так что мы больше не будем говорить о растениях. Мы начали не с того конца. Возможно, ты захочешь изменить свой образ жизни, чтобы стать охотником.
- Зачем ты со мной все это проделываешь, дон Хуан?
- Я тобой занимаюсь. Раньше подобным образом со мной занимались другие. До этого я все время жаловался и распускал нюни. У меня были веские причины, чтобы чувствовать себя обманутым и обделенным жизнью. Я - индеец, а с индейцами обращаются хуже, чем с собаками. Я не мог этого изменить, и мне не оставалось ничего, кроме печали. Но однажды появился тот, кто научил меня охотиться. И я осознал, что жизнь, которую я вел, не стоит того, чтобы жить. Поэтому я изменил ее.
... Всю неделю дон Хуан рассказывал мне о повадках диких животных. К концу дня он поймал пятерых перепелов в простейшую ловушку, устанавливать которую он меня научил.
- Двух будет достаточно, - сказал он и остальных выпустил.
Вечером после еды мы с доном Хуаном устроились на площадке перед домом.
- Ты должен научиться сознательно становиться доступным и недоступным, - сказал он. - Хочешь ты этого или нет, но при твоем нынешнем образе жизни ты все время остаешься доступным. Ты всегда открыт.
Я запротестовал. Я чувствовал, что моя жизнь становится все более и более скрытной. Он сказал, что я его не понял. Быть недоступным вовсе не значит прятаться или быть скрытным. Это значит - быть недостижимым, то есть закрытым и защищенным.
- Давай скажем иначе, - терпеливо продолжал он. - Нет никакой разницы в том, прячешься ты или нет, если каждый знает, что ты прячешься. Из этого вытекают все твои нынешние проблемы. Когда ты прячешься, то об этом знают все; ты открыт и доступен, и каждый может в тебя чем угодно ткнуть.
Я почувствовал какую-то угрозу и поспешно попытался защититься.
Он довольно долго не мигая смотрел на меня, а потом замурлыкал мексиканскую мелодию. Я выпрямил спину и насторожился, потому что уже знал - эта мелодия означает, что сейчас он меня снова на чем-нибудь поймает.
- Эй, - сказал он, улыбнувшись и вытаращившись на меня. - Слушай, а что с той блондинкой, твоей подружкой? Ну, той, которая тебе по-настоящему нравилась.
Я уставился на него. Должно быть, у меня был вид полнейшего идиота. Он засмеялся с явным удовольствием. У меня не было слов.
- Ты мне сам о ней рассказывал, - сказал дон Хуан, словно затем, чтобы несколько меня подбодрить.
Но я не помнил, чтобы когда-либо рассказывал ему о ком-то из своих друзей, тем более о белокурой девушке.
- Никогда ни о чем подобном я тебе не рассказывал, - сказал я.
- Ну как же не рассказывал, если рассказывал, - возразил он, как бы подводя итог спору.
На меня накатила волна враждебности к нему из-за того, что он лезет мне в душу.
- Только не надо хорохориться, - сказал дон Хуан сухо. - С чувством собственной важности уже давно пора покончить.
Я сказал ему, что он прав. В моей жизни действительно была белокурая девушка, и отношения с ней действительно имели для меня огромное значение.
- Почему сейчас она не с тобой? - спросил дон Хуан.
- Она ушла от меня.
- Почему?
- По многим причинам.
- Причин было не так уж много. У тебя была женщина, очень дорогой тебе человек. И ты ее потерял. Причина была одна - ты сделался слишком доступным. Искусство охотника заключается в том, чтобы сделаться недостижимым. Ты должен был встречаться с ней осторожно, бережно. А ты оставался с ней изо дня в день, пока не истощились все чувства, кроме одного - скуки. Верно?
Я не ответил. Он был прав.
- Быть недоступным - значит сознательно избегать истощения, бережно относясь и к себе, и к другим, - продолжал он. - Это значит, что ты не поддаешься голоду и отчаянию, как несчастный дегенерат, который боится, что не сможет поесть больше никогда в жизни, и потому пожирает без остатка все, что попадается на пути, всех пятерых перепелов!
Дон Хуан определенно бил ниже пояса. Я засмеялся, и это, похоже, ему понравилось. Он слегка дотронулся до моей спины.
- Охотник знает, что в его ловушки еще не раз попадет дичь, поэтому он не беспокоится. Беспокойство неизбежно делает человека доступным, он непроизвольно раскрывается. Тревога заставляет его в отчаянии цепляться за что попало, а зацепившись, ты уже обязан истощить либо себя, либо то, за что зацепился.
Как обычно, я почувствовал было, что должен защищаться.
- Ты каждый раз чувствуешь себя обязанным объяснять свои поступки, как будто ты - единственный на всей земле, кто живет неправильно. Это - все то же чувство собственной важности. У тебя его все еще слишком много, так же, как слишком много личной истории. И ты так и не научился принимать ответственность за свои действия, не используешь смерть в качестве советчика и ты слишком доступен. Другими словами, жизнь твоя настолько же бездарна и запутана, насколько была до того, как мы с тобой встретились. Для тебя мир странен своими свойствами либо нагонять на тебя скуку, либо быть с тобою не в ладах. Ты должен с полной ответственностью отнестись к пребыванию в этом чудесном мире. Здесь - в этой чудесной пустыне, сейчас - в это чудесное время. Моя задача - убедить тебя в этом.
Я возразил, что испытывать тоску или находится с миром не в ладах - нормальное человеческое состояние.
- Так измени его! - ответил он сухо. - Это - вызов, и если ты его не принимаешь, значит ты - практически мертв.
... - Но дон Хуан, это же противоестественно - все время жить с мыслью о смерти.
- Смерть ожидает нас, и каждый наш поступок может стать нашей последней битвой на этой земле. Нерешительность мешает нам испытать свою судьбу - судьбу людей. Я называю это битвой потому, что это борьба. Охотник - воин. Он близко знаком со своей смертью и каждый его поступок - последняя битва на этой земле. И вполне естественно, что последний поступок должен быть самым лучшим. Это доставляет удовольствие. И притупляет страх.
- Ты прав, - признался я. - Просто это трудно принять.
- И теперь ты беспомощен, как лист на ветру?
Я сказал, что обстоятельства моей жизни иногда складывались поистине невыносимо жестоко. Я заметил, что он пытается спрятать улыбку.
- Тебе очень нравится себя жалеть. Я понимаю. Но в жизни воина нет места для жалости к себе.
Он еще раз пропел знакомую грустную песню, слегка изменив интонацию. В результате получился нелепый плаксиво-сентиментальный куплет. Дон Хуан сказал, что мне эта песня понравилась именно потому, что всю свою жизнь я только тем и занимался, что выискивал во всем недостатки, жаловался и ныл.
- Нет в мире ничего более трудного, чем принять настроение воина, - сказал дон Хуан. - Бесполезно пребывать в печали и ныть, веря, что кто-то другой что-то делает с нами. Сейчас ты здесь, со мной. Почему? Потому что ты этого хочешь. Тебе пора было бы уже принять на себя всю полноту ответственности за свои действия. В свете этого идея относительно одинокого листа и воли ветра не имеет права на существование.
- Жалость к себе несовместима с силой, - продолжал он. - В настроении воина полный самоконтроль и абсолютное самообладание соединяются с отрешенностью, то есть с полным самоотречением, отказом от себя. Это - сложный прием. Теперь нам пора.
Мы направились на восток и пришли к роще.
- Охота на горных львов - единственное, ради чего человек может забраться в это место. Я должен научить тебя тому, как это делается.
После охоты, в которой мы не ловили, а только напугали льва, мы уходили от него уже в кромешной тьме. Наконец мы добрались до подножия крутого утеса, где сидели днем. Дон Хуан сказал, что если лев не разорвет нас до того, как мы доберемся до вершины, то мы спасены. Непонятно как мне удавалось следовать за доном Хуаном очень уверенно. Но вдруг я услышал странный звериный крик.
- Быстрее! Быстрее наверх! - заорал дон Хуан. И я рванулся к вершине, оставив дона Хуана позади. Дон Хуан поднялся за мной и рухнул на землю. Оказалось, что он просто катается по земле от хохота. Его рассмешил мой бросок.
- Очень удобно действовать, находясь в настроении воина, - продолжал дон Хуан на следующий день. Помнишь свой бросок к вершине? Это было здорово, а?
Я сказал, что понимаю, о чем он говорит, однако применить то, чему он учит, к повседневной жизни было бы полным идиотизмом. Я предложил рассмотреть гипотетический случай: меня преследует и по настоящему изводит, вплоть до физического воздействия, жестокий и злобный негодяй, облеченный властью.
Дон Хуан засмеялся и сказал, что пример вполне удачный.
- Воина можно ранить, но обидеть его - невозможно, - сказал он. - Пока воин находится в соответствующем настроении, никакой поступок кого бы то ни было из людей не может обидеть его. Прошлой ночью лев тебя совсем не обидел, правда? И то, что он нас преследовал, ни капельки тебя не разозлило. Ты не возмущался, что он не имеет права нас преследовать. Ты просто действовал, и эффективно, стремясь избежать встречи с ним. Если бы ему удалось добраться до тебя и насмерть задрать, тебе бы и в голову не пришло обидеться или почувствовать себя оскорбленным столь неблаговидным поступком с его стороны. Так что настроение воина не так уж чуждо твоему миру. Оно необходимо тебе для того, чтобы прорваться сквозь пустопорожний треп.
Я возразил, что льва и людей с моей точки зрения никак нельзя ставить на одну доску. Ведь в действиях моих ближних самым обидным является то, что они злобствуют и делают подлости сознательно.
- Знаю, - терпеливо проговорил дон Хуан. - Достичь состояния воина - очень и очень непросто. Это - революция, переворот в сознании. Одинаковое отношение ко всему, будь то лев, водяные крысы или люди - одно из величайших достижений духа воина. Для этого необходима сила.
Прежде чем я успел произнести что-либо еще, он сказал, что мне нужно расслабиться, но не засыпать. Отдых делается для того, чтобы воин мог войти в особое состояние удовлетворенности и внутреннего благополучия.
Драматическим тоном дон Хуан заявил, что внутреннее благополучие - это состояние, которое нужно создать.
- Ты никогда не испытывал состояния внутреннего благополучия, поэтому понятия не имеешь, что это такое. Это не просто состояние. Это достижение - к которому надо стремиться.
Он сказал, что я знаю только как сбивать себя с толку в поисках внутреннего неблагополучия, смятения и неразберихи. Дон Хуан насмешливо улыбнулся и заверил меня, что напряженный и самоотверженный труд моей жизни не прошел даром - мне вполне удалось сделать себя несчастным. Но с теми же затратами я мог бы настолько же успешно сделать себя целостным и сильным.
- Весь фокус в том, на что ориентироваться, - сказал он. - Каждый из нас сам либо делает себя несчастным, либо делает себя сильным. Объем работы, необходимой и в первом, и во втором случае, - один и тот же.
- Со мной всегда так было, - сказал я. - Но я хочу измениться, однако не знаю как. Я такой бестолковый.
- Я уже знаю, что ты считаешь себя порочным, - произнес дон Хуан. - И это твое делание. Теперь я предлагаю подействовать на это делание другим деланием. С этого момента в течение восьми дней ты будешь убеждать себя в том, что ты - полная противоположность всему негативному в тебе.
- Но какой смысл в этом самообмане?
- Он может зацепить тебя и ты придешь к другому деланию. А потом ты поймешь, что и то, и другое - иллюзия. И что нелепо превращать одно из них в основу бытия - это пустая трата времени. Единственной реальностью является существо, которое живет в тебе и удел которого - смерть. Достижение этого существа, отождествление себя с ним и его самосознание есть неделание самого себя. (Книга третья, часть первая: "Остановить мир")
Я устал от своих же вопросов. Однако улыбка дона Хуана подталкивала к продолжению разговора.
- Боюсь, что ты путаешь понятия, - сказал он. - Уверенность в себе воина и самоуверенность обычного человека - разные вещи. Обычный человек ищет признания в глазах окружающих, называя это уверенностью в себе, а воин рассчитывает только на себя.
- Воин чувствует так, как будто он уже умер и ему больше нечего терять, и действует стратегически.
(Книга четвертая, стр. 13 и откуда-то еще)
--- Мелкие тираны -- Прошло несколько месяцев. За это время дон Хуан ни разу не вернулся к теме овладения искусством осознания.
- Пойдем-ка прогуляемся, - сказал дон Хуан.
Ла Горда потребовала, чтобы мы взяли ее с собой. Но дон Хуан очень жестко сказал, что у него со мной сугубо личный разговор.
- Ага, вы собираетесь говорить обо мне.
- Точно. Именно о тебе, - сухо подтвердил дон Хуан.
Я последовал за ним.
- Мы не собираемся обсуждать ее или кого бы то ни было другого, - ответил дон Хуан. - Просто ее чувство собственной важности безгранично, а мои слова были провокацией. Сейчас ла Горда в бешенстве.
Почти жалобно я сообщил ему, что, отказываясь говорить со мной на протяжении последних двух дней, он ставил меня в неловкое положение.
- Я провоцировал твое чувство собственной важности, - подмигнув, сообщил он. Чувство собственной важности - главнейший и самый могущественный из наших врагов. Подумай вот чем: нас уязвляют и обижают действия либо посягательства со стороны наших ближних, и это нас ослабевает. Наше чувство собственной важности заставляет нас почти все время чувствовать себя оскорбленными кем-то или на кого-то обиженными. Новые видящие рекомендуют направить все усилия на исключение чувства собственной важности из жизни воина.
Я слушал внимательно. Вдруг глаза дона Хуана заискрились. Но не успел я сообразить, в чем дело, как был внезапно огорошен звонкой затрещиной слева.
- А теперь можете говорить обо мне что угодно, - гневно прокричала ла Горда.
Дон Хуан хохотал. Я ринулся было за ней, охваченный негодованием, как вдруг со мной что-то произошло. Я понял, что именно так забавляло дона Хуана. Мы с ла Гордой были похожими до ужаса. Мое удивление и ярость в точности соответствовали гневу и подозрительности ла Горды.
Мы вернулись в дом.
- Чувство собственной важности, - пояснил дон Хуан, - не является чем-то простеньким и незамысловатым. С одной стороны, это сердцевина всего наилучшего, что в нас имеется. А с другой - сердцевина всей нашей внутренней гнили.
- Безупречность есть не более чем адекватное использование энергии, - продолжал он. - Воин проводит стратегическую инвентаризацию всего, что делает, и отбрасывает те поведенческие структуры, которые не являются существенными с точки зрения выживания и благополучия. В стратегическом инвентарном списке воина чувство собственной важности фигурирует в качестве самого энергоемкого фактора. Отсюда и усилия, которые воин прилагает для его искоренения. Одна из первейших забот воина - высвободить эту энергию для того, чтобы использовать ее при встрече с неизвестным, - продолжал дон Хуан. Безупречность как раз и является тем, посредством чего осуществляется такое перераспределение энергии.
- Я, знаешь ли, весьма озадачен, - произнес я. Ты все время говоришь мне, что ла Горда - мелкий тиран моей жизни. Но что же такое этот мелкий тиран?
- Мучитель. Некто либо обладающий властью над жизнью и смертью, либо просто раздражающий ее до безумия. Ла Горда - это отдельный класс. Активный мелюзговый тиранчик. Она смертельно тебя раздражает и к тому же приводит в бешенство. И даже дает затрещины! Всем этим она учит тебя отрешенности. Это - вызов, и только в таких условиях воин обретает уравновешенность и ясность, без которых невозможно вынести натиск непознаваемого.
Я принялся бурно возражать. Тиран может сделать свою жертву либо абсолютно беспомощной и жалкой, либо такой же злобной и жестокой, как он сам.
- Да, но ты только что сам сформулировал принципиальное различие. Ты говоришь о жертве, а не о воине. Идея использования мелкого тирана состоит не только в том, что это необходимо для закалки духа воина, но также и в том, чтобы извлечь из этого максимум радости и удовольствия.
- Но как же можно наслаждаться монстром, подобным тому типу, которого ты описал?
И дон Хуан объяснил в чем заключается ошибка обычного человека. Сталкиваясь с мелким тираном, обычный человек не имеет стратегии, на которую можно было бы опереться. И самое слабое место обычного человека - слишком серьезное отношение к самому себе. Все свои действия и чувства, равно как действия и чувства мелкого тирана, обычный человек рассматривает как нечто предельно важное, имеющее решающее значение. Воин же обладает не только хорошо продуманной стратегией, но и свободен от чувства собственной важности. И у дона Хуана тоже был тиран. Дон Хуан сказал, что был убежден - ему удастся справить с ним уже хотя бы благодаря осознанию того факта, что мелкие тираны относятся к себе со смертельной серьезностью, воины же - нет.
- Я с радостью выполнял все, что он требовал. Я был весел и силен. И мне было наплевать на гордость и страх. Умение закалять свой дух когда тебя попирают и топчут - вот что называется контролем.
Согласно стратегическому плану своего учителя, он не стал испытывать чувство жалости к себе, как делал раньше. Вместо этого он немедленно приступил к работе по выяснению сильных и слабых черт тирана-управляющего, а также особенностей его поведения.
(Книга седьмая, "Огонь изнутри")